Любовница Иуды. Роман - А. Гайсин

С криком: «Чаша отравлена!» Иуда протиснулся сквозь онемевшую толпу к южным дверям, и там, стоя на невысоком приступке, выплеснул на землю вино причастия вместе с просфорой.

Под разноцветным куполом церкви заметался гул негодования. Жилистый мужик в бежевой рубахе схватил Иуду за грудки и закричал, брызгая слюной:

– Ты что же, Иудино семя, делаешь?! Креста на тебе нет, каинит проклятый! Над верой нашей измываешься?!..

Последовал сильный, хотя и неумелый удар в скулу. Иуда соскользнул одной ногой с трухлявой ступеньки и сверзился вниз – поднимаясь, заметил, что какая-то бездомная вислоухая собачонка слизывает со стрельчатых побегов юной травы красную влагу и глотает кусочки хлеба, смоченные в вине. Тут одна из трех пожилых женщин нищего вида, сидевших до того на скамеечке у ограды, а теперь резко поднявшихся со своих мест, подскочила к нему и с размаху стукнула по голове тяжелой авоськой с подаянием. Две другие побирушки, матерясь, вцепились ему в волосы, больно и расчетливо пиная по коленкам ногами в мужских ботинках.

– Ах ты, сука поганая! Вон какую морду наел, а человека христианского последней радости лишаешь! Без опохмелки оставил!…

Рассерженный не на шутку, Иуда наконец выпрямился во весь рост, намереваясь ответить обидчикам. Однако замер на месте: обтерханная собачонка, проглотив содержимое чаши, вдруг закрутилась на месте, жалобно заскулила, и юркнула в щель под забором. Он проводил дворняжку досадливым взглядом… Неужели ошибся, неправильно понял дьякона?

В это время во дворе появилась всполошившаяся привратница и, тыча в Иуду пальцем, закричала:

– Держите кананита! Он убил дьякона Родиона!

Вылетевшая из церкви, как пчелы из потревоженного улья, дружная толпа прихожан разом взвыла и бросилась к куче каменных обломков – в едином желании побить камнями преступника. Он же в ту минуту намеревался перемахнуть через невысокую ограду. Но доски оказались гнилыми, и Иуда рухнул вместе с заборчиком в уличную пыль. Кто-то больно саданул его носком сапога по ребрам, кто-то приложил кирпичом по хребту. Вывернувшись из-под частокола ног, он ударил какого-то мужика кулаком в голову – тот завалился как подкошенный под чей-то заполошный крик: «Убил, окаянный!». Потом схватил отскочивший от штакетника неошкуренный кол и с рёвом замахнулся на прихожан:

– Прочь с дороги, жлобы необрезанные! Гробы поваленные! Близок ваш смертный час! Скоро вам всем на Страшный суд!

Народ отступил от сумасшедшего, но камни в руках сжал ещё крепче, собираясь к решительному броску. Неожиданно всех отрезвил взвившийся фальцетом женский крик:

– Собачонка-то издохла! Он прав, вино было отравленное!

Толпа смущенно загомонила, заворчала, неохотно расставаясь с кирпичами и палками. Раздались неуверенные голоса:

– А кто ж его отравил? Может, он и сделал это. Морда уж больно бандитская.

– Верно. Вполне мог. С тайным умыслом. Теперь и причащаться боязно.

Долговязый парень в чайного цвета рубашке поколебал их неприязнь к чужаку окончательно:

– Братцы, да ведь этот мужик сражался против скифов на площади Восстания. Двух амбалов ухайдакал!

– Похоже, он. Только тогда он был замухористей.

– Всё равно мы должны задержать его. Там разберутся.

Иуду отвели в бревенчатый домик рядом с просвирней. Время шло к обеду, и ароматный дух борща царил над всеми остальными запахами, заполнившими тесные комнатки, в которых хранилась разнообразная церковная утварь. Поборов неловкость, Иуда попросил черницу накормить его. Лишь на секунду усомнившись, стоит ли, она принесла миску постного борща и кусок холодного пирога с капустой. Азартно работая деревянной ложкой, Иуда с интересом разглядывал атрибуты новой для него обрядности – и удивлялся людям… Если бы раввуни увидел всё это – испепелил бы одним взглядом! А после сказал бы с грустью: они так ничего и не поняли. В самом деле, эти бесхитростные прозелиты из язычников не только со смешным простодушием скопировали многое из древнего Храма в Иерусалиме, но и пошли ещё дальше: просто хороших людей с легкостью необычайной превратили в святых – и теперь даже молятся на них – на своих князей, царей и монахов… Прости их, Господи! Не ведают, что творят.

Следователь и следственные действия

Вскоре к церкви приехал Джигурда со следственной бригадой (мы присоединились к ним по старой дружбе). Вся группа сразу направилась в дом привратницы Олимпиады. Труп дьякона лежал на том же месте – в узком пространстве кухоньки, между столом и входной дверью. Крупные черты лица уже не выглядели грубо искаженными, как в момент смерти: они слегка разгладились, утвердились, застыв в последнем благородном величии. Черница провела ладонью по лицу покойного, закрыв ему остекленевшие глаза, в мучительном недоумении созерцавшие треснувший потолок. Когда мертвого дьякона осветили фотовспышками, а контуры большого тела обвели мелом, Джигурда пригласил Иуду в одну из двух маленьких комнат домика привратницы с окнами в палисадник. Сам он уселся на некрашеную табуретку – важно, как на царский трон, – и сердито сказал:

– Ну что, дорогой посланник, опять влипли?

Из смежной комнаты нам было видно и слышно, как Иуда изложил по порядку все события. Джигурда внимал ему как-то рассеянно, поглядывая в окно, где покачивались в подвенечном весеннем цвету старые вишни, – о чем-то печально размышлял. Потом бросил помощникам через плечо:

– Захватите с собой чашу. Пускай быстренько исследуют в лаборатории и вернут. Возьмите на пробу кусочки земли с того места, куда этот спаситель людей выплеснул вино.

– А как насчет собаки? – спросил лейтенант Крага, наш ровесник и бывший одноклассник.

– Ах да… Уже два трупа! Пускай и в её желудке тоже покопаются… Не забудьте взять кружку со стола, – Джигурда сдернул очки с носа и, дыхнув на стеклышки, стал протирать их новым чистым платочком. – Значит, Родион Шойгин повинен в сотворении братьев Кувшинниковых? Знали бы они… – Он запнулся и украдкой оглядел присутствующих, не желая выдавать инкогнито Иуды. Особенно остался недоволен жадным и насмешливым блеском в наших глазах. Затем снова уставился на Иуду и уже потише спросил: – А с чего это вдруг вас потянуло в церковь?

– С грязи. Хотелось немного очиститься. Вспомнил Храм.

– А батюшка не говорил, где он выпил вино и когда?

– Не успел. Сказал лишь, что вино – отрава.

– В котором часу вы встретились?

– Я ни в часах, ни вообще во времени не разбираюсь. Все по солнышку. А оно ещё не стояло над храмом. То есть над церковью.

В комнату вкатился колобком благочинный отец Прокл, закончивший службу. Был он в добротно сшитой рясе, на шелковой шумящей подкладке, с красивыми разноцветными четочками, в блестящем черном клобуке. Но пышная одежда не очень-то подходила к его розовощекому, жизнерадостному лицу с профессорским клинышком бороды и в роговых очках – он больше смахивал на ученого, чем на священника. Перекрестившись на божницу, благочинный дал привратнице поцеловать свою холеную руку и сел напротив следователя. Взгляд его казался преувеличенно тревожным из-за толстых линз.

– Откуда вы получаете вино для причастия? – спросил Джигурда, внимательно вглядываясь в глаза священника.

– Из разных мест, раньше было легче: из Центра нам регулярно поставляли кагор отличного качества. Сейчас, как вы знаете, хозяйственные связи разрушены. После антиалкогольной кампании многие заводы перешли на производство лимонада и пива. Коснулось это и нашего острова. На спиртзаводе гонят в основном водку и – понятно, зачем. Приходится добывать вино через коммерческих посредников. Ну и так далее.

– Вино сегодняшнего причастия было заводское?

– Да. Несколько месяцев назад дьякону Родиону удалось через директора спиртзавода закупить два ящика кагора. Один ящик у нас украли ночью прямо со склада епархии. Второй мы отдали на хранение привратнице Олимпиаде. Она всегда дома, женщина честная, богобоязненная. С её стороны всякие злоумышления исключаются, – заверил отец Прокл.

– Она вам сама приносит вино в алтарь?

– Когда как. Сегодня она принесла.

– А вы лично не пробуете вино, прежде чем вылить его в чашу?

– У меня такой привычки нет… – Благочинный хмуро поправил роговые очки. – А вот покойник, земля ему пухом, иногда грешил. Особенно, если накануне происходило обильное возлияние.

– Какие у вас были с ним отношения? – Джигурда взглянул на священника в упор, следя за каждой тенью на лице.

Отец Прокл тоже посмотрел на следователя серьезными глазами и сложил на животе маленькие женственные руки.

– Не буду скрывать, что по некоторым вопросам веры и жизни мы с ним расходились. В частности, мне был чужд его квасной патриотизм и заигрывание с властями острова. В личной жизни дьякон не всегда следовал правилам благочестия. Редкий пост выдерживал до конца. Мог и обидеть словом. В нем была сильна мирская закваска